Много читается лекций на белом свете. И в моде нынче просветительская деятельность в Москве и в крупных, и даже не очень крупных, городах России. Нельзя не радоваться этому процессу, этому стремлению людей делиться знаниями и узнавать новое. Но меня всегда печалит, какой объём этой публичной деятельности посвящен разговорам о прошлом. Мне вообще кажется, что наш публичный дискурс несколько оккупирован вот этой вот ретроградной, ретроспективной деятельностью. 

И то, что вообще говорится о будущем, говорится почти исключительно в терминах угроз и вызовов. Если вы послушаете, что говорят, например, об искусственном интеллекте, о роботизации, об информационном обществе, о новой семье, об изменении в жизни городов — вы услышите перечень угроз или вызовов, или кризисов (в крайнем случае). Почему люди склонны воспринимать любое новое именно как угрозу, а не как, например, возможность — это в общем тоже в высшей степени объяснимо.

Давайте сейчас немножко это всё-таки объясним, а потом пойдём дальше.
Давайте мы попросим нашего оператора показать нам такую вот картинку, на которой нарисована карта. Будьте добры. Хорошо — сейчас нам покажут цветную картинку, из которой всё будет чрезвычайно ясно. 

Пока она возникает, скажу следующее.

Вообще, применительно к завтрашнему дню, существует два базовых типа мышления: либо вы верите в «золотой век», либо вы верите в прогресс. Верующие в «золотой век» полагают, что человечество в общем развивается от хорошего к худшему, а впереди нас ждёт апокалипсис, который завершает вот это вот движение. Соответственно за спиной у нас «золотой век», а впереди у нас конец света. Это очень почтенный тип мышления, и его придерживаются не только люди религиозного склада.

Противоположной ему концепцией является вера в прогресс. То есть, если вы верите, что человечество шаг за шагом идёт от варварства к цивилизации, от насилия к снижению насилия, от голода к сытости, от убожества к развитию, то вы верите в прогресс. На этом пути мышления тоже есть свои засады, в частности, плодом такого рода мыслительных концепций является вера в "коммунистическое завтра", либо в "конец истории по Фукуяме" — пришествие всех возможных форм политического устройства к единому либеральному идеалу и конец истории на этом. Как, например, эта замечательная частушка (которая мне нравится):

Прибежали в избу дети, второпях зовут отца:
— Обманул нас Фукуяма — нет в истории конца.

В общем оказалось, что это всё не совсем подтверждается действительностью.

Тем не менее, вера в «золотой век», либо вера в прогресс разделяет людей на две неравные группы.

А что нам показывает эта картинка? Почему я попросила её показать? Как объяснение того очень распространённого явления - вот этой торговли угрозами, которой занимаются люди как публично говорящие, так и в общем, в непубличном пространстве. Это один из самых успешных сортов административного бизнеса. Продажа угроз государству, в обмен на различные суммы бюджетных денег.

Итак, посмотрите.

Это знаменитая среди людей, занимающихся общественными науками, карта Инглхарта-Венцеля. Так называемая "всемирное исследование ценностей" (World Values Survey). Может вы о ней слышали.

Кто-нибудь из вас вообще раньше когда-нибудь видел эту карту? Видели, да? Хорошо. Не в моих ли выступлениях вы случайно видели? Не в моих? Независимо даже от меня? Ну, слава Богу. Хорошо. Мне как-то всегда ценны подтверждения того, что я это всё не выдумала сама из головы, и что другие люди тоже об этом знают.

Чем занимается Инглхарт? Инглхарт с 1981 года в различных странах проводит опросы относительно ценностей, которыми люди руководствуются.

У него такой длинный-длинный опросный список, в котором нет прямых вопросов о политике, хотя там есть ряд таких околополитических вопросов, касающихся, например, «Как думаете, какой объём полномочий должен быть у местного самоуправления? Важно ли выбирать самим себе начальство?» Т. е. такие вот вопросы, скорее об отношении к демократическим механизмам, но не напрямую там вопрос «Какую партию вы поддерживаете? Любите ли вы своего национального лидера так, как он того заслуживает?». 

Опросник посвящен в основном таким вещам, как гендерные роли, отношения к детям, приемлемость-неприемлемость физических наказаний в семье, отношение к бытовой честности (грубо говоря: хорошо ездить в трамвае без билета или нехорошо, или нормально - иногда можно), отношение к насилию в различных формах, к абортам, к гомосексуальности, к религии, к запретам, налагаемым религией.

Относительно ответов на эти вопросы, страны располагаются на карте между двумя осями:
— вертикальная ось — это ценности от традиционных к секулярно-рациональным;
— горизонтальная ось — это ценности выживания и ценности самовыражения.

Что это такое? Что здесь подразумевается? 

Традиционные ценности — это ценности общинные. Это система ценностей, в которой коллектив важнее индивидуума, это уважение к традиции и высокой роли религии.

Секулярно-рациональные ценности — это ценности индивидуализма, ценности (в том числе) консьюмеристские, уважения к науке, в общем такой обширно понимаемый рационализм.

Ценности выживания — это ценности безопасности и сохранения.

Ценности самовыражения — это ценности прогресса, изменения, трансформации.

Вот, относительно этих двух осей все страны и располагаются.
Количество стран всё увеличивается. Сейчас там они работают над тем, чтобы как можно больше исламских стран включить в этот опросник. А первые опросы Инглхарта ещё в Советском Союзе были в 1989 году. Т.е. это всё довольно глубоко уходит в прошлое.

Вот эта вот картина сейчас - это карта от 2015 года. За 2016, по-моему, ещё не пришли результаты.

Итак, что мы здесь видим?

Вот эти вот цветные облачка объединяют (иногда не очень логично) страны по, в основном, по религиозной принадлежности. Розовое облако — это православные страны. Красная пунктирная линия — это постсоветское пространство. Т. е. страны бывшего Советсвкого Союза и те страны, которые были в пределах влияния Восточного блока. Наверху это конфуцианские страны. Протестантская Европа. Католическая Европа. Англоговорящие страны отдельно. Внизу Латинская Америка, Африка и такой не очень понятный регион — Восточная Азия, которая объединяет в себя, например, Турцию и Вьетнам и Индию (которые имеют между собой не так много общего). Но тем не менее.

Значит, что мы видим?

Грубо обобщая, наиболее развитые и богатые страны — это страны, находящиеся на разных позициях относительно традиционных ценностей и ценностей секулярных, но приблизившиеся вправо к ценностям самовыражения и прогресса. Т. е. ты можешь быть почти каким угодно традиционалистом, но хорошо бы для успешного развития тебе, всё-таки, двигаться вправо.

Тут мы видим некоторые очень удивительные вещи, например, посмотрите как высоко по вертикальной шкале стоят конфуцианские страны, которые мы привыкли воспринимать как оплот традиционных ценностей, почитающих предков, почитающих общину, традицию прежде всего, но, судя по всему, ничего подобного. И если мы посмотрим на экономическое поведение Китая, то мы увидим, что это действительно очень консьюмеристское, очень индивидуалистическое общество. То, что люди там ценят семейные связи, они ценят их очень прикладным образом, т. е. они не жертвуют собой ради семьи, а для них эти семейные связи являются способом продвижения в социальном лифте. Ну, вот Япония ещё более индивидуалистическая — самая индивидуалистическая, как выясняется, страна на свете, выше даже Швеции.

Посмотрим на наше место на этом празднике жизни — вот это Россия. Мы очень высоко находимся на шкале традиционных/секулярных ценностей — мы тоже чрезвычайно индивидуалистическое и атомизированное общество. При этом мы очень близко к началу в отрицательных параметрах (если мы посмотрим на цифры) по шкале выживания/самовыражения. Мы находимся на одном уровне со странами, которые гораздо беднее нас. Более того — страны, которые гораздо беднее нас, нас в этом отношении обгоняют. Вот посмотрите на этот кластер.

Глядя на это может возникнуть вопрос — как может такое быть, что бедные африканские страны, страны малообразованные (Гана, Нигерия, Танзания вон там, видите?) гораздо дальше ушли по дороге признания ценностей прогресса и самовыражения и гораздо меньше зациклены на выживании, чем Россия. Обратите внимание на эту группу, товарищи. Так вот почему для них ценности прогресса являются более значимыми, чем ценности выживания?

В то время как Россия, образованная городская страна, и за последние 15 лет в общем более-менее отъевшаяся, продолжает быть настолько сконцентрирована на сохранении, а не на развитии. На самом деле, может быть, этот парадокс не так уж парадоксален — если вы живёте в нищете, то, может быть, вам легче верить в прогресс, потому что будущее может приносить вам только улучшение. 

Если у вас нет легенды о великом прошлом, которое тянет вас назад, то это будет облегчать для вас веру в завтрашний день. Ещё вчера у вас был один грязный колодец и глинобитная избушка, а сегодня у вас мобильный телефон и целые штаны. Боже мой! Прогресс. Наверное, дальше будет только лучше. Если у вас в прошлом мифиологизированный «золотой век», то вы будете очень сильно цепляться за то, что у вас есть и бояться глядеть в будущее.

Из этой карты можно извлечь много всяких интересных выводов. Я сейчас её показала исключительно для иллюстрации самого первого тезиса — почему мы боимся говорить о будущем, почему мы говорим о будущем исключительно в терминах угроз, почему у нас у власти люди занимающиеся безопасностью — потому что мы общество зацикленное на безопасности. Это в общем объяснимое наследие нашего очень страшного ХХ века, которое не позволило российскому социуму сформировать то чувство базовой безопасности, что считается основной задачей, скажем так, в первый год жизни ребёнка.

Если вы знаете всякие педагогические теории, то нам говорят, что в первый год жизни у ребёнка должно быть сформировано чувство базовой безопасности, т. е. вера в некую базовую доброжелательность мира и в то, что если будут какие-то проблемы, то есть кому ему помочь. Это необходимо младенцу для его развития. Если у него есть эта уверенность, он дальше там смело ползёт есть кошачью еду или там к розетке, или кран отвинчивать — в общем развивается как ему положено.

Если у него этого нет — он тоже будет развиваться, потому что человеческая природа неубиваема — скажем это с гордостью. Никакой опыт самый травматичный не в состоянии убить неукротимый человеческий дух. Тем не менее он будет развиваться с задержкой. Он будет не доверять, он будет всё время озираться. Это выглядит рациональным поведением, потому что, действительно, опыт то у него плохой. Но это очень сильно задерживает его прогресс по сравнению с другими его сверстниками, которые ползут к кошачьему корму гораздо резвее и радостнее.

Так вот, отсутствие у социума чувства базовой безопасности делает его совершенно помешанным на вот этих вот ценностях выживания, оно постоянно живёт как на войне, если войны нету — оно её радостно изобретает.

Тем не менее эта самая карта и, в особенности, если посмотреть её в динамике (если заинтересуетесь, то посмотрите — это очень любопытно — 30-секундный ролик, который показывает как движутся эти точки за 15 лет, какие тут происходят изменения). У нас с вами изменения происходят — мы немножко, по сравнению с 1989 годом ушли вниз по вертикальной шкале — это на самом деле хорошо, это не значит, что мы стали фундаменталистами — это значит, что у людей чуть появилось больше связей, вот эта атомизация постепенно преодолевается и немножко вправо мы тоже как-то убрели, но совсем не так, как было бы возможно хотя бы исходя из роста доходов граждан, которые за это время произошли. Т. е. ещё раз повторю — сознание общества не вполне адекватно его реальному состоянию — опасений больше, чем реальных угроз.

Хотя (повторюсь) в рамках самосбывающихся пророчеств такого рода сознание продуцирует угрозы. В особенности этим, конечно, занимается правящий класс, поскольку это в его непосредственных интересах. Можно приходить к власти обещая достижения, реформы и сладкие плоды прогресса. Можно приходить к власти обещая защиту от враждебного внешнего мира. Если сознание воспринимает внешний мир как однозначно враждебный — такого рода обещания будут казаться гораздо более убедительными, чем любые другие.

Разобравшись с тем, почему про будущее говорят мало или говорят в каких-то апокалиптических тонах, постараемся, так сказать, в противоположность этому тренду, всё-таки поговорить о нём не как о сборнике угроз, а как о данности завтрашнего дня. Будущее хорошо тем, что оно наступает, оно наступает для всех. Одна из реалий глобализованного мира состоит в том, что никто не может укрыться от идущих исторических процессов. 

На самом деле, если мы посмотрим на историю ХХ века, то мы тоже увидим, что процессы, большие процессы, вот эти большие потоки, происходили одни и те же во всех странах, просто, скажем так, на разных условиях. Например, базовыми тенденциями ХХ века была индустриализация и урбанизация — т. е. переход от аграрного общества, от, преимущественно, крестьянского труда к труду промышленному и жизни в городах. Это происходило везде. Везде это происходило с некоторыми или даже со значительными жертвами, поскольку образ жизни миллионов и миллионов людей менялся радикальным образом — целые lifestyles, целые "образы жизни" просто были стёрты с лица земли, исчезали. Люди действительно переселялись в города, переезжали в новые страны, из крестьян делались рабочими, страны воевали между собой (не надо вам напоминать) — всё это происходило.

В рамках советской системы происходили все те же процессы индустриализации и урбанизации, но насильственным путём и с чудовищным умножением жертв. 

У вас может происходить приток сельского населения в города, а может у вас происходить голодомор. У вас может происходить индустриализация путем, когда возникают промышленные предприятия и крестьяне думают, что им там будет лучше житься и больше будут платить, становятся рабочими. А может у вас происходить индустриализация путём построения ГУЛАГа, чтобы быть приводным ремнём или неким механизмом, который бы давал бесплатный рабский труд для вот этих вот всех процессов. 

И вы можете морить голодом своё население, продавать зерно на экспорт, на полученную валюту покупать иностранных специалистов и станки, и устраивать себе индустриализацию. Т. е. происходить с вами будет всё то же самое, вопрос — на каких условиях.

Результат, в общем, если мы посмотрим на все страны мира, то да, все более-менее урбанизировались и мы с вами тоже. По данным нашего РосСтата на сегодняшний момент 74,4% населения России живёт в городах. Грамотных у нас с вами 99%. Больше половины имеет образование постшкольное. По количеству людей с высшим образованием мы с вами находимся в первой тройке вместе с Канадой и Израилем. Т. е. вот — урбанизировались. Да? Индустриализировались.

А то, что происходит сейчас, называют обычно четвёртой волной индустриализации или четвёртой промышленной революцией. Ну, четвёртая она или какая-нибудь ещё по номеру (это смотря откуда вы считаете), но то, что при очередной промышленной революции мы присутствуем — это очевидно. А что это такое и к чему это по мысли общественных наук должно привести? Чем ещё хорош разговор о будущем — тем, что это разговор без готовых ответов. Всё, что я вам рассказываю сейчас — это не обязательные сценарии и это не мои собственные фантазии, а это некий компендиум, такой дайджест достижений общественных наук сегодняшнего дня, потому что и политическая наука, и социальные науки в широком смысле (антропология, культурология, социология) очень сильно заняты сейчас теми вопросами, которые мы обсуждаем. Вообще, если вы почитаете как научную, так и публицистическую литературу, например, англоязычную сегодня, вы увидите, насколько она заполнена именно этими разговорами. 

Значит, о чём говорят? О роботах — роботизация, автоматизация, влияние на рынок труда; об искусственном интеллекте и облаке проблем связанных с этим — это Surveillance state — государство всеобщей слежки, прозрачность, новая транспарентность, смерть приватности; это изменение в жизни городов — новая урбанизация, новая деурбанизация; это изменение моральных норм; изменения семейных практик, вообще трансформация отношений между людьми, всё что связано с информационной эпохой. Вот этим вот очень сильно заняты (ещё раз скажу) и экономисты, и политологи, и специалисты по войне — это отдельный целый огромный пласт литературы "Новая война", "Война роботов", "Гибридная", "Виртуальная". Как это всё будет выглядеть — это тоже очень-очень, на самом деле, интересно.

Что же, как считается, должна нам принести четвёртая промышленная революция? Она должна принести переход от индустриального к постиндустриальному обществу. Его называют также (это новое общество, эту новую экономику) — постиндустриальный, постресурсный, экономикой постдефицита или экономикой посттруда (Post-Work Economy — очень распространённый термин). 

Что имеется в виду? Имеется в виду, что роботизация и автоматизация производства делает его всё более дешёвым, всё менее энергозатратным, всё меньше требующем человеческого труда и человеческого участия. Мы видели в течение второй половины ХХ века аутсорсинг промышленного производства в третий мир. Дальше мы видим аутсорсинг промышленного производства вообще уже не людям, а, соответственно, роботам. Дальше достигается стадия, где роботы строят производства для роботов. Т.е. это уже вторая производная от этого. Это первый тренд!

Второй тренд — это собственно информационное общество. Всеобщая прозрачность, двухсторонняя. Как выяснилось, "большой брат", который следит за тобой и прекрасное транспарентное государство с открытыми данными, открытое правительство — это одно и то же. Государство и корпорации следят за гражданами — гражданам открываются всё больше и больше механизмов управления и те люди, которые их осуществляют. Мы мало отдаём себе отчёт насколько закрытой была система власти все предыдущие века истории человечества. Эти люди появлялись на публике только в строго ритуализированном контексте, говорили заранее приготовленные слова и удалялись дальше себе в свою башню из слоновой кости. Эта башня не развалилась пока ещё, но она сделалась прозрачней. Довольно значительное количество тех политических изменений и тех, так называемых, неожиданных политических результатов, которые происходят, происходят именно по той причине, что люди увидели кто и как ими управляет и ужаснулись. Т.е. не то, чтобы они ужаснулись, но, скажем так, в странах с отсталой политической системой, в которой уровень развития социума превосходит уровень развития административного аппарата (это наш с вами случай) — тут можно и ужаснуться. А в странах устроенных чуть получше, люди в общем смотрят и говорят "А чем я хуже?". В нашем случае можно посмотреть и сказать, что любой, выбранный наугад человек по телефонному справочнику, будет лучше. Ну, в общем, это некие такие градации уже. Тем не менее десакрализация власти, исчезновение её ореола тайны и демонизма — это действительно некая движущая сила значительного количества политических процессов.

Об изменениях, которые претерпевает демократический механизм, мы с вами тоже пару слов скажем, когда будем говорить о изменениях государства.

Итак — вот наши с вами два базовых тренда:

• Автоматизация и роботизация, удешевление производства, удешевление ресурсов и, собственно, готового товара. 

Человечество достигло достаточного технического совершенства чтобы в общем базовой одеждой, мебелью и едой обеспечить практически всех. С точки зрения бессердечной статистики никогда ещё потребление калорий на душу населения не было так высоко в человечестве в целом, никогда ещё человечество не было так близко к решению проблемы голода как таковой, и это при том, что у нас, в общем, целый континент африканский не вовлечён в экономический оборот как следует, а только кусками. На этом пути нас тоже ждут ещё новые удивительные сюрпризы.

• Второе — это виртуальная жизнь, информационное общество, социальные связи в социальных сетях, уничтожение монополии на высказывание.

Поскольку граждане социальных сетей это не только потребители контента, но и производители его — они не только слушатели — они и комментаторы и сами авторы. Когда миллиардер на яхте приматывает свой айфон, чтобы записать видеообращение — он находится в совершенно равном положении со мной, когда я записываю свой ролик на кухне, с Сашей Спилберг, которая сидит на кровати и рассказывает, чем она снимает макияж, со всеми-всеми остальными людьми в сети с любым из вас, который будет снимать ролик про то, как он сходил в магазин и разворачивает свои покупки — это очень почтенный жанр, называется unboxing (если вы посмотрите — миллионы просмотров — нам с вами и не снилось, сколько у людей, которые разворачивают перед камерой какие-то покупочки).

Мы с вами в нашей теме лекции обозначили её в качестве оммажа Энгельсу «Будущее семьи, частной собственности и государства». Это, кстати, очень хорошая у него работа «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Я как-то всегда к нему относилась с большим уважением, чем к его другу Марксу — он мне всегда казался гораздо более разумным. 

Что касается будущего семьи и трансформации семьи. Можно много видеть работ на эту тему. Обычно они любят концентрироваться на том, что «ах Боже мой, однополые браки разрешили — это революционное такое изменение».

На самом деле, на институт семьи, на его трансформацию влияют немножко другие факторы, а вовсе не всемирное признание того, что гомосексуальность ничуть не хуже гетеросексуальности. Влияет на самом деле вот что:

Во-первых, новые экономические реалии, в которых впервые в истории человечества стало возможным выживание в одиночку. 

Институт семьи базово предназначен для совместного выживания и выращивания детей, которые прокормят вас в старости. Никогда раньше человек один, сам по себе своими руками прокормить себя не мог — он должен быть частью семьи либо частью общины, либо частью вертикальноинтегрированной организации (религиозного ордена, армии, позже спецслужб). 

Сейчас в условиях большого города человек может сам оказать себе все бытовые услуги и заработать себе на жизнь. Истинной угрозой (если вообще говорить в терминах угроз — от чего мы пытались отойти) институту семьи являются не однополые пары, а так называемые синглс — люди живущие в одиночку, ведущие хозяйство в одиночку, не образующие устойчивых связей и не имеющие детей, потому что зачем они им. 

Это, ещё раз повторю, новое явление в истории человечества. Дело не в том, что люди стали такими эгоистичными сволочами и не хотят детей рожать — дело в том, что это стало экономически возможно. Поэтому, если уж быть конспирологом, можно сказать, что легализация однополых браков — это шаг консервативный, а не прогрессисткий. Не важно, кто образовывает семью — важно, чтобы она вообще образовывалась. Если мы посмотрим наш с вами семейный кодекс, то там семью определяет не половое поведение участников. А что в семейном кодексе написано? Что такое семья? Совместное ведение хозяйства — совершенно верно. Кто с кем в какое время спит — совершенно никого не касается. Важно, что у вас есть совместное ведение хозяйства. Его нет — нет семьи. Оно есть — семья есть. 

Поскольку хозяйство стало возможно вести в одиночку — тут институт семьи находится под некоторой угрозой. А что его наоборот спасает и, как мы полагаем, выведет его на новый уровень развития? Это изменение статуса работы и рабочего дня. Люди всё больше и больше не ходят на работу в том смысле, в каком это понималось в ХХ веке. Мы не до конца отдаём себе отчёт до какой степени и наши города, и наше семейное устройство заточено под индустриальное общество, т.е. под общество населённое промышленными рабочими — людьми, которые по звонку перемещаются из дома на завод, отрабатывают смену и возвращаются обратно, получают зарплату в фиксированные даты, при этом получают зарплату настолько маленькую, что они не могут содержать своих женщин дома и женщины работают тоже. Вот вам формула ХХ века. Вот вам формула наших городов предназначенных для перемещения больших масс людей с окраин, где они живут, в центр, где они работают, и обратно. И с учреждениями, следящими за детьми и подростками, пока их родители работают.

Этот образ жизни пока ещё, естественно, не исчез, но он размывается дистанционной работой, удалённой работой, вообще работой из дома, работой в виртуальном пространстве, которое не требует перемещений. Люди всё больше и больше живут дома. Соответственно те, с кем они живут, становятся для них всё более важны. Люди ХХ века видели друг-друга не очень часто — утром на работу ушёл, вечером с работы пришёл, ребёночек в школе, на каникулах ребёночек в пионерском лагере, вот в отпуске может быть муж с женой иногда видят друг-друга — «Боже мой, кто это тут у меня проживает?» В остальное время не очень. Сейчас люди всё больше и больше друг с другом общаются куда более плотнее. Это делает семейные связи одновременно более ценными, как не парадоксально, более хрупкими, потому что требования повышаются. Одновременно изменился механизм рекрутинга половых партнёров и семейных партнёров. В аграрном обществе, так называемом традиционном, таким механизмом является расширенная семья — ваши родственники и родители знакомят вас с кем-то, сватают…

«Я горько плакала со страха,
Мне с плачем косу расплели
Да с пеньем в церковь повели.
Ну, а дальше там привыкла и довольна стала.»

Это традиционная схема, в которой брак является союзом двух кланов с обменом имуществом, с обменом связями с, соответственно, кумулятивным усилением возможностей и ресурсов обеих семейств. Совместный интерес супругов состоит в том, чтобы не умереть с голоду, зимой не замёрзнуть. И в рамках этих интересов они живут более-менее счастливо.

В индустриальном обществе, в урбанистическом обществе к этим механизмам прибавилось ещё два — это учёба и работа. Вы учитесь с кем-то рядом, вы знакомитесь, женитесь друг на друге. Вы работаете по соседству, вы тоже друг-другу приглянулись и поженились. Вот механизмы ХХ века. Ну была всякая экзотика типа объявления в газетах, но это всё-таки экзотика.

Постиндустриальное общество — оно же информационное делает основным средством знакомства интернет. Это не только какие-то там службы знакомств специальные, это вообще сетевое общение как таковое. Это драматически расширяет пул, из которого вы черпаете возможных кандидатов. Вообще говоря — к вашим услугам весь мир. Трагическая ситуация, в которой вы живёте в Иваново и у вас там одни невесты, или вы учитесь на мехмате и у вас там одни женихи — она как-то перестаёт быть такой трагической. Если вы владеете любым иностранным языком, то даже границы своей страны для вас ничего не значат. Вы пишете чего-то, кто-то вами там интересуется, тоже пишет, дальше вы общаетесь, дальше вы встречаетесь — вот, пожалуйста…

Это делает очень значимым ваш индивидуальный выбор. Это возлагает на ваши хрупкие плечи чудовищный груз ответственности, который раньше несла семья и социум в целом. Вам больше никто ничего не навязывает, но вы отвечаете сами за тот выбор, который вы делаете.

Второе интересное следствие этого явления — это то, что ваши прежние связи никуда не деваются. Человек прошлого века мог уехать из города… Например, уезжал из родительского дома учиться и его прежняя жизнь заканчивалась и начиналась новая, с новыми людьми, с новой репутацией, с новыми связями. Сейчас все ваши связи у вас в кармане, никуда они не деваются от вас. Это заставляет людей быть несколько более аккуратными в своих коммуникациях. Мы сейчас только на заре этого прекрасного нового будущего, поэтому возникает ощущение, что в интернете все такие грубые и невежливые, а лицом к лицу он бы мне никогда такого не сказал. Это люди пока ещё только учатся. Учатся они, на самом деле, довольно быстро. И понимают, что любое сказанное тобой слово остаётся. Это, так называемый, твой digital trail, он же digital imprint — сетевой след, который вы оставляете за собой; и всё это в любой момент может быть вам предъявлено, и люди, с которыми вы так или иначе общались, никуда не денутся, а будут в вашем кругу друзей дальше прибывать. Поэтому вы через некоторое время понимаете, что лучше с ними обращаться аккуратно.

Это всё повышает цену и ценность связей, общения, эмоционального интеллекта как такового — вообще social skills (социальных навыков) в широком понимании. Одновременно это даёт возможность тем, кто не мог найти себе круг общения или пару в традиционном обществе, потому что он сам был странный, какой-то не такой, найти себе друзей по интересам. В широком смысле интернет представляет собою конгломерат различных кластеров, объединяющих разных фриков. Да? Т. е. любой самый дикий интерес найдёт себе друзей и сочувствующих. Где-нибудь есть те люди, которые так же как и вы любят выращивать шиншиллу на дому, или вышивать крестиком, или коллекционировать мангу, или разделяет ваши удивительные сексуальные девиации — всё это можно найти. Никто больше не одинок. В принципе уровень счастья это повышает.

Как знают социологи, увеличение количества связей (они их разделяют на так называемые сильные и так называемые слабые связи) драматически повышает уровень счастья до такой степени, что это компенсирует, например, эффект снижения доходов.

Обратите внимание на эту мысль. Если у человека растёт количество связей — у него растёт уровень счастья, при этом экономическая его реальность отступает на второй план. Это поразительная совершенно вещь.

Так как я решила уже сегодня нападать на Маркса, давайте буду дальше на него нападать. Судя по всему, его идея с базисом и надстройкой не выдерживает проверки практикой. Мало того что экономические результаты зависят от политического устройства, и этому мы видим множество примеров в ХХ веке, когда страны, механически разделённые по линейке, слева один набор политических институтов, справа другой — дают принципиально разные политические результаты; так и самоощущение человека не в такой радикальной степени зависят от его уровня потребления, а уж тем более от его уровня доходов.

Все исследования уровня счастья (сейчас то очень много исследуют) дают, в общем, один и тот же довольно банальный результат — бедные люди несчастливы (бедный человек — это тот, который всё время считает — он всё время считает — это делает его жизнь утомительной и, в общем, несколько оскорбительной); по достижению некоторого уровня, вот этого базового благополучия, наступает прирост в уровне счастья и он, в общем, и остаётся; с увеличением уровня богатства, счастье не увеличивается. Т. е. старая добрая истина, что умеренность во всём хороша — она подтверждается научными исследованиями. Как называется — спасибо, мы и без вас это знали.

Эта мысль приводит нас к следующему комплексу проблем, о котором надо сказать, говоря о будущем — это проблематика, так называемого, базового дохода. Слышал ли кто-нибудь из вас, что такое базовый или гарантированный гражданский доход? Слышали, да? Хорошо. Это тоже одна из самых обсуждаемых идей на сегодня. 

Это не просто идея, это, в общем, уже реальность в ряде стран, например, в Финляндии, в городе Утрехте в Голландии, в Швейцарии референдум провалился (не в смысле провалился, а дал отрицательный результат), но говорят об этом много и будут говорить ещё больше. Что это такое? На сегодняшнем этапе, на момент сейчас, то, что было принято, например, в Финляндии — это пока выглядит как чуть более разумный вариант нашей монетизации льгот, т. е. социальные выплаты, социальные льготы заменяются регулярной ежемесячной некой пенсией, которая выплачивается человеку без дополнительных условий. 

Существует некоторое количество экономических исследований, опровергающих старый добрый тезис о рыбе и удочке — о том, что дай человеку удочку — не давай ему рыбу. Как выясняется, многие наши представления о бедных и о бедности наследуют моралистическим викторианским представлениям о том, что бедные бедны из-за своей порочности, а если бы они были добродетельны и трудолюбивы — они стали бы богатыми, поэтому денег напрямую им давать нельзя — они их пропьют, а надо их как-то учить, бить палкой, читать им проповедь и выдавать им деньги только за какие-то строго проверенные их шаги и отчёты.

Выясняется, что ничего подобного. Выясняется, что бедность и, особенно, наследуемая бедность (это самое страшное социальное явление, которое родители передают своим детям) объясняется тем, что родители выключены из социального оборота. Выплата им некой регулярной суммы, которая позволяет им не помереть с голоду, совершенно не приводит к повышению трат на наркотики и алкоголь. Бедные, которым платят деньги, а это эксперименты, проводившиеся в беднейших странах Африки, тратят их как все нормальные люди — на еду и на что-то для детей (одежду там и карандашики). Это гораздо дешевле, чем содержание социального аппарата административного, который ведает этими пособиями. Т. е. простые выплаты дешевле и одновременно эффективнее. Вот эта научная база под идеи гарантированного гражданского дохода.

Чем дальше будет развиваться автоматизация производства, чем дешевле будет производство, тем меньше будет необходимости в человеческих рабочих руках. Чтобы экономика двигалась — от человека будет требоваться потребление, а не производство. Гражданская добродетель будущего — это потребление. Для того, чтобы человек потреблял, у него должны быть деньги. Поскольку в недалёком будущем очевидно, что роботы и роботизированные производства будут платить налоги и из этих налогов будут формироваться бюджеты — соответственно целесообразно выплачивать гражданам некую базовую сумму.

Как будет выглядеть это общество? С одной стороны это похоже на историю про коммунизм, очень похоже — «от каждого по способностям — каждому по потребностям» — это собственно формула гарантированного гражданского дохода. Как будет выглядеть государство в этих условиях? Как будет выглядеть общество, состоящее из одних пенсионеров? Тут есть, в общем, над чем подумать, и науки политические и социальные над этим думают довольно много.

Процитирую такого довольно известного экономиста и бывшего члена британского парламента лорда Роберта Скидельского, который в одном своём выступлении, которое я слушала, с тем цинизмом, который могут себе позволить одни только британцы, сказал следующее: что основная задача нового века — это научить массы жить так, как раньше жила одна аристократия и при этом не рехнуться. Как простому человеку жить в мире, где ему не надо бегать за куском хлеба и при этом не сойти сума, не стать наркоманом, не спиться? Вот как? Чем он будет себя занимать? А пока ответ, который нам дают, это компьютерные игры. 

Следующий спаситель человечества — это компьютерные игры. Во-первых, как мы уже знаем по имеющимся криминологическим исследованиям, они ведут к очень сильному снижению преступности в особенности уличной, той, которой занимается молодёжь. Принято ругать компьютерные игры и считать, что там они приучают к жестокости — вот он там стреляет в стрелялку, а потом пойдёт на улицу и будет стрелять. Наоборот. С точностью до наоборот. Компьютерные игры абсорбируют дурную энергию молодёжи, делают её абсолютно безвредной и держат этих молодых людей в закрытых помещениях. Напомним, что на предыдущих стадиях развития человечества, основным инструментом абсорбции энергии молодёжи была массовая война. Поэтому давайте скажем спасибо компьютерным играм.

Кроме того, компьютерные игры нынче это никакие не игры — этот термин уже следует понимать условно — это социальная деятельность. В компьютерных вселенных люди зарабатывают деньги, занимаются, так называемым, фармингом — выращивают там чего-то, потом всё это продают; достигают признания; строят империи. Кто-то из вас, опять же, больше, может быть, знает об этой сфере жизни чем я. Есть такая большая коллективная игра в космическую империю под названием «Eve». Знаете про «Еву»? Да? Книжка есть прекрасная на Амазоне — история этих империй «Евы» — там несколько всяких империй. Это безумно интересное поле для любых исследований человеческого поведения т.е. вот все social scientists (социологи) они просто бегают там и радуются, потому что такое количество совершенно бесплатных подопытных и бесплатных респондентов, которых даже не надо собирать в фокус-группу — они сами долгими часами там занимаются дипломатией, торговлей, войной, шпионажем, предательством, чем угодно — вот бери и исследуй. Это, конечно, не очень репрезентативная выборка — это, в основном, мужчины рабочего возраста, которые не работают при этом. Но тем не менее.

Напомню наиболее известный эпизод из истории этой самой «Евы» — там был человек, который занимался дипломатией, который сводил эти кланы между собой и руководил их переговорами — известный в этой вселенной под именем Vile Rat (подлая крыса) — в реальной жизни он был сотрудником ГосДепа. Видимо, действительно зря их там не держат — у него были какие-то навыки, которые позволили ему в этой вселенной, где нет, повторю, ни иерархий, ни авторитетов, и где ты должен зарабатывать себе этот авторитет исключительно собственным трудом — он смог стать необходимым всем этим людям, которые, опять же, не признают над собой никакого царя и президента. 

Дополнительный нехороший поворот судьбы состоит в том, что этот человек погиб во время нападения в Бенгазе, т.е. для немножко виртуальная война пришла в реальность — так тоже бывает. Когда его хоронили и тогдашний госсекретарь Хилари Клинтон произносила над ним речь, она сказала среди прочего, что вот и в виртуальном мире его таланты были востребованы многими людьми, которые сейчас о нём скорбят. Вот так вот. Такая «Игра престолов», понимаете ли, как-то выплёскивающаяся с компьютерных мониторов в реальную жизнь.

Я интересовалось этой самой «Евой», потому что, ещё раз повторю, это бесценное поле для любых антропологических и политологических исследований, это очень многое говорит нам о человеческом поведении, много там интересных выводов, там есть группа русских, которые ведут себя своеобразным русским образом, там есть борьба между британским и американским подходом к строительству империй (в котором побеждает американский подход)… В общем масса всего интересного.

А мы сейчас с вами сконцентрируемся на том, что в виртуальном пространстве всё больше и больше людей будет находить свою реальную жизнь. И то, что мы сейчас с вами наивно называем компьютерными играми — это примерно как мы называем телефоном тот аппарат, который на самом деле управляет нашей жизнью, но, один из его элементов — это то, что в ХХ веке называлось телефоном. Так и тут — один из элементов этой деятельности, это то, что раньше называлось игрой. Это будет занятие для очень многих. Некоторые исследователи связывают эту виртуальную жизнь с религией, с религиозными практиками — в предыдущие века истории человечества многие люди тоже не работали, а занимались исполнением специфических ритуалов, накладывали сами на себя запреты, выполняли какие-то регулярные действия, произносили какие-то слова, общество их за это кормило, считало даже, что они даже там достигают определённой святости; если ты набираешь нужное количество баллов в этой замечательной игре, то ты попадаешь в «царствие небесное». Но, например, более-менее понятно, что ИГИЛ — это, конечно, компьютерная игра, это — компьютерная игра, в которой если ты доходишь до определённого этапа, то твой куратор тебе звонит и предлагает встретиться в реале — там тебя уже убивают — это последняя стадия. Но до этого, конечно, вот эта вот система, в которой людей рекрутируют через сеть и они, в общем, рекрутируют друг-друга, вовлекая их в некое виртуальное общение таких же как ты, конечно построено по технологиям вот этой вот URL (Unreal Life) Компьютерной игры.

Из этого можно делать всякие зловещие выводы, типа вот эти технологии опробуют сначала на террористах, а потом их распространят на всё человечество.

Значит нет никого, кто опробует, нет никого, кто распространяет. Многие технологии появляются сначала в деле убийства, а уже потом в более полезных делах. Тем не менее, это не происходит ни с какого единого центра, просто, что называется, полезно это знать.

Итак, приблизительно, как в магическом кристалле, ещё неясно, но мы различаем как будет выглядеть эта самая новая занятость.

Ещё один пример, который приводят (опять же это сравнение покажется не совсем нравственным, но исследователи имеют право на любую степень цинизма) — религиозные евреи в Израиле получают некоторое небольшое пособие от государства, никогда не работают, проводят время в виртуальной реальности — изучают «Тору», живут, в общем, бедно, но их уровень счастья, по исследованиям (ещё раз повторю, сейчас все компульсивно исследуют уровень счастья у кого какой), зашкаливающий у них, просто зашкаливающий. Благодаря им общий уровень Израиля в этих рейтингах всегда очень высокий, потому что эти люди дают просто такую среднюю температуру по палате — они счастливы. Они не работают, у них мало денег, но достаточно, чтобы с голоду не умереть, у них большие семьи, они живут общиной, занимаются своим вот этим вот прекрасным занятием — учат свою «Тору» так и эдак, вдоль и поперёк — чувствуют себя прекрасно. Это может быть некоторая модель будущего значительных сегментов социумов завтрашнего дня. В таком описании это не выглядит особенно соблазнительно, но, тем не менее, это лучше, чем традиционное общество, это гораздо более гуманно, это больше возможностей, это большее количество ниш, в которые можно, скажем так, попасть.

Что касается трансформации частной собственности, которая тоже у нас в теме была заявлена. Об этом я не очень много знаю, поскольку я не экономист. Некоторые вот такие вот основные вещи вроде удешевления производства, я более-менее понимаю. Что мне кажется важным в этой связи упомянуть? Вы, возможно, слышали термин «sharing economy» — экономика, как это сказать, в которой не владеют, а делятся. Пример sharing economy это конечно же Убер — великая система, изменившая облик наших городов, вот сейчас сюда я тоже на ней приехала. Самый крупный перевозчик в мире не владеющий ни одной машиной. Да? Сеть, объединяющая тех, кто оказывает транспортные услуги друг-другу. Вот предполагается, что человек будущего будет бесконечно оказывать услуги другому человеку будущего, поскольку товары становятся всё дешевле, а услуги становятся всё ценнее, поскольку вот этот вот человек живущий не на работе, а живущий дома, нуждается в большом спектре всяких разнообразных услуг. А из этого может следовать, что наши с вами потомки будут беднее нас в абсолютном выражении, но при этом их качество жизни будет выше.

Что это обозначает? Возможно будет уходить в прошлое стремление владеть недвижимостью, транспортными средствами, землёй. Зачем владеть транспортным средством, если ты, наживая кнопочку, получаешь через пять минут машину, которая отвезёт тебя куда надо. Очень скоро это будет машина без шофёра, конечно же — я очень на это надеюсь. Особенно мы с вами должны на это рассчитывать, потому что мы платим чудовищный ежегодный налог смертями в ДТП. Наши ближайшие потомки будут с ужасом спрашивать нас «А как вы жили, когда у вас 30 000 в год умирало на дорогах? Вы же жили на войне! Как это вообще?» Вот так утром прощаешься «До свидания, дорогой, удачного дня», а где гарантия, что вообще вернётся — да никакой. При этом там есть люди, которые на самолётах боятся летать «Ах, я так самолётов боюсь». Самолёт безумно безопасное средство передвижения — по статистике безопаснее поезда. А в машину никто не боится садиться. Да? Нету такой фобии? А зря. Так вот. Хочется надеяться, что довольно скоро бессмертный творческий гений человечества эту проблему решит. Конечно же, машины без водителя будут гораздо менее аварийны — понятно они не будут засыпать, они не будут показывать свою крутизну в процессе езды «шашечками», не будут пьяными кататься, не будут девушку хотеть впечатлить и так далее… Значит соответственно люди будут оставаться в живых гораздо в большем количестве. Соответственно владение машиной лишится смысла — это будет какой-то такой глобальный общественный транспорт.

Владение жильём может быть тоже лишится смысла, поскольку мобильность будет выше — люди смогут, не будучи привязанными к рабочему месту, смогут переезжать гораздо более свободно и вообще многие решат не иметь постоянного места жительства, а вот путешествовать.

Мы сейчас видим некоторые куски такого образа жизни. Да? Сдал квартиру в Москве — поехал в Таиланд на пол года. Ну вот некоторые изменения цен на недвижимость делают эту райскую схему немножко менее экономически выгодной, но, тем не менее, она ещё присутствует,т. е. наш с вами потомок может быть гораздо беднее нас — у него не будет такой собственности, может у него вообще никакой особенной собственности не будет. При этом его качество жизни, его продолжительность жизни будет выше. Ну, легко понять что это такое, если мы возьмём какую-нибудь привлекательную эпоху, каково-нибудь, там не знаю, Людовика XIV, и возьмём тамошнего жителя, не какого-нибудь крестьянина, а самого что ни на есть аристократа — по сравнению с любым из нас он гораздо богаче — у него есть замок на Луаре, бриллиантовый фермуар, слуги, карета, целая конюшня лошадей, собаки охотничьи, всё такое… При этом, если у него заболит зуб — его жизнь превратится в ад, если это женщина — скорее всего она умрёт при родах и никакое аристократическое происхождение тут не поможет, а скорее помешает, потому что к ней будут лезть с кровопусканиями грязного ножа (то, что нож надо мыть, человечество откроет только ближе к середине XIX века). Соответственно смертность повальная. Дети скорее всего умрут. Любое заболевание связано с чудовищной физической болью. Кругом грязь и вши. Еда, ну такая, по сезону — что выросло, то выросло, что не выросло, того уже и не съешь. Развлечения ограниченные: чтобы послушать музыку, надо собирать 10 человек, чтобы они тебе играли — в любой момент пальцем не ткнёшь; книжки — какие достал, ну или какие заказал (можно, конечно, иметь придворного поэта, но нельзя обладать той полнотой информации, которая у нас с вами на расстоянии вытянутого пальца); замуж выходишь за кого скажут — не выходить нельзя; женишься тоже на ком скажут; время от времени идёшь на войну и там физически тыкаешь врага железной штукой, а он тебя тыкает… Вот такая вот жизнь. При этом, опять же, т. е. уровень жизни ниже, а благосостояние, вроде как выше.

То же самое скажут о нас наши потомки. Что они скажут прежде всего? Во-первых они скажут, что мы с вами очень мало живём — умираем, можно сказать в колыбели. Продолжительность жизни человечества неуклонно возрастает, и, видимо, скоро произойдёт некоторый качественный скачок. Считается, что дети, родившиеся после 2005 года в странах первого мира, перейдут порог в 100 лет. Увеличение продолжительности жизни, не просто продолжительности, а увеличение активного возраста — это, в общем, уже, видимо, вопрос завтрашнего дня. Наши потомки скажут, что мы с вами жили мало. Кроме того, они скажут, что мы жили плохо в психологическом отношении — что мы были всё время в депрессии или в субдипрессии. Я думаю, что человечество усовершенствует медикаментозное лечение разных психологических состояний, наконец то откроет как прыскать всем в нос окситоцином для увеличения нашего уровня доверия друг к другу. Вы знаете, наверное, эти прекрасные эксперименты, где две команды играют в игры, одним прыскают в нос окситоцин, другим не прыскают — те, которым прыскают, одновременно больше доверяют своим партнёрам по игре и играют с лучшим результатом. Окситоцин — это гормон доверия. Я думаю, что его будут как-то инфильтрировать нам всем в мозг и это позволит значительную часть преступности вообще уничтожить, потому что она вся происходит от дурного характера, а так же от плохого настроения.

Наши потомки победят рак, мы надеемся. И тоже, оглядываясь назад, скажут «Боже мой, как эта смерть с косой ходила и косила просто всех подряд, а люди ещё жили и веселились — им казалось что это нормально.» А теперь вот, наконец-то, генетический скриниг позволил уже определить раннюю предрасположенность к раку и излечить её.

Какие новые проблемы будут у наших потомков, которых не будет у нас? Ну смотрите. Те из них, кто войдёт в это прекрасное будущее, не обладая полноценными гражданскими и политическими правами, может получить его на очень нехороших условиях. Ещё раз вспомню историю с индустриализацией и урбанизацией — те же самые процессы, только либо с массовым убийством либо без него. Роботизация может прийти к вам в виде чего-то, что избавляет вас от механического труда и обеспечивает вам гарантированный доход, либо как в Китае — прийти к вам в форме роботизации производств и увольнений сотен-тысяч рабочих без выходных пособий. Они дальше, в основном, протестуют путём суицидов — это граждане авторитарного государства, у которых нет прав, нет профсоюзов, нет социальной защиты, нет возможности пойти и проголосовать, и выразить как-то своё отношение к правительству, которое так с ними поступает. В этом новом мире самым страшным отставанием становится не техническое и даже не экономическое, а политическое. Нам часто говорят об отставании. Нам говорят, что мы должны срочно успеть впрыгнуть на последнюю подножку поезда, уходящего в будущее, а то он уйдёт без нас. Истина, судя по всему, состоит в том, что мы уже едем в этом поезде. Беда не в том, чтобы на него не опоздать, а в том, что с него нельзя сойти. Мы можем только выбирать на каких условиях и на каком месте мы в нём едем. 

Что действительно хорошо бы успеть за оставшиеся до больших изменений годы — это приобрести полноценные политические права, т. е. стать гражданами того первого мира, который входит в будущее на своих условиях и является его бенефициаром, а не его жертвой. Мир будущего, при всей своей глобализованности, будет, возможно, достаточно негомогенным — в нём будут, то что называется, карманами или дырами от старости, т. е. какие-то регионы, в которых царствуют традиционные ценности, убийство чести, религиозные войны, терроризм по идеологическим соображениям, ну, и борьба за нравственность. Вот какие-то такие замечательные вещи. Это будут, возможно, бедные регионы, это не будут регионы изолированные. 

Одно из свойств глобализованной вселенной — это отставание без изоляции. Это довольно новая вещь. Раньше отсталые страны были одновременно и изолированными. Да, мы живём в своей глинобитной палатке, но мы так живём и про других мы особенно и не знаем, ну что-то нам там рассказывают, что там живут люди с пёсьими головами, но особенно мы не в курсе. Сейчас информационное пространство едино для всех — все видят всех. 

То неравенство, которое считается сейчас одним из главных драйверов политического недовольства — это прежде всего, как выражаются политологи, «persist inequality» — видимое неравенство, т. е. не неравенство как таковое и не выраженное в цифрах, а то, что люди наблюдают. Элиты, во всех странах мира, которые что-то соображают, отвечают на это заниженным стандартом потребления, демонстративной скромностью правящего класса, всеми там поездками на работу на велосипеде и прочим скандинавским стандартом, чтобы не раздражать людей — потому что тебя все всё время видят. И только арабские шейхи и сотрудники «Роснефти» продолжают заниматься тем, что называется у социологов «демонстративным поведением» (Conspicuous consumption) — это викторианская такая штука, появилась, когда буржуазия вышла на сцену истории и стала правящим классом, вот для буржуазии свойственно демонстративное потребление — «У меня вот такенный (кто у него там?) айфон! В три раза больше нормального человеческого айфона и ещё я его оббил золотыми пластинами. Вот такой вот я молодец — завидуйте мне. Я большой начальник.» Но в общем, как-то человечество уже преодолело этот этап, но в некоторых странах это ещё считается признаком крутизны. Надо от этого как можно скорее избавляться, потому что людей это раздражает. Ваш Кэп. Можно было бы об этом, в общем, и догадаться.

Так вот, отставание без изоляции очень болезненно действует на национальное самолюбие. Когда ты часть того же самого единого пространства, но при этому почему-то живёшь сильно хуже — это очень сильно раздражает. Некоторых это приводит в террористы, некоторых это приводит к культу суверенитета — ещё одной иллюзии нашего времени — при всём желании быть суверенными и самим определять свою жизнь, вот эта вот общая связанность она, в общем, делает этот суверенитет ограниченным. Об этом не принято говорить, но абсолютным суверенитетом не обладает никто, потому что все страны связаны со всеми общим экономическим, информационным, трудовым оборотом, общим вот этим вот пространством обмена товарами и услугами. Более того богатство и прогресс не возможны без этой связанности, но одновременно она делает себя открытым для других глаз и делает другие страны и образы жизни открытыми для себя.

Последнее, о чём хотелось бы сказать — это о трансформации государства, государственного устройства, скажем так. Вот сейчас мы сказали с вами о суверенитете, об этой иконе нашего времени. Вообще на этапе крутых исторических поворотов в публичном пространстве всегда доминирует ностальгический дискурс. Я вначале ругала всех за то, что все говорят о покойниках — на самом деле это свойство человечества. Предыдущая промышленная революция викторианская дала нам культ средних веков, романы о крестоносцах, возрождение легенды о короле Артуре, неоготическую архитектуру, вот, и прочего Вальтер Скотта. Потому что когда облик Земли менялся безвозвратно, когда начиналась вот эта большая индустриализация, люди из городов сбегали в деревни, появлялись новые профессии, исчезали старые, рушились религиозные основы — а тут все начинают ностальгировать по каким-то средним векам, при чём не просто по средним веками, а по какой-то очень мифологизированной вот этой вот картине средневековья.
Ну и например, самая первая промышленная революция британская времён королевы Елизаветы. Помним огораживания знаменитые из учебников советских, да? — овцы съели людей. Ну вот сейчас будут писать «роботы съели людей». Так вот, когда овцы съедали людей, тогда впервые закрепилась в сознании английского народа легенда о Робин Гуде. Это та же самая ностальгия, когда всё круто меняется — хочется вернуться мысленно в прошлое, которое кажется надёжным, осязаемым и понятным, а настоящее и тем более будущее кажется пёстрым, хаотичным и непредсказуемым. 

Поэтому нынешняя ностальгия, в общем, объяснима и объяснимо то, почему одним из самых выгодных политических лозунгов является лозунг о суверенитете. «Вернём свою страну себе» — лозунг Brexit-а. «Make America great again», что слово «again» говорит там о том, что речь пойдёт опять о каком-то возврате в прошлое. 

Мы тут тоже с вами боремся очень сильно за суверенность. Перед тем, как сойти с исторической сцены, разные явления наиболее ярко себя на ней проявляют.

А как на самом деле, как будет выглядеть государственное устройство в условиях, во-первых, вот этой всеобщей связанности, во-вторых, вот в этом отсутствии необходимости работать? 

Есть теория, скажем так, есть гипотеза (всё, о чем я вам говорю — это в общем гипотезы), что национальное государство, основная единица устройства мира сейчас (наследующая абсолютным монархиям XVII–XVIII века)... тут немножко вернусь назад — мы понимаем, что так было не всегда — национальное государство не всегда было основной формой устройства человечества. До этого были империи, до этого были союзы городов, до этого были довольно слабо организованные сущности, например, Священная Римская империя, и над всем этим было большое понятие крещённого мира «Christian Domm», у которого был, в случае с христианством, свой духовный лидер — Римский Папа. Потом появились, с появлением национальных церквей, с появлением протестантизма, появились, соответственно, и национальные государства и они показали себя наиболее эффективными моделями — им наследуют национальные государства современности. Кто наследует им? Что думает политическая наука на эту тему?

Есть гипотеза, что власть и основной объём решений перейдёт к двум уровням:

— Первый уровень — это наднациональные союзы и объединения, подобные нашему Евразийскому Союзу, или тому, что строил предыдущий президент Соединённых Штатов — это Тихоокеанский Союз (ТТК), или Евросоюз — это новая империя (которая, как некоторые считают, есть просто империя Габсбургов, возродившаяся на новом историческом этапе, а империя Габсбургов в свою очередь это Священная Римская империя, а она — это Западная Римская империя, которая никуда и не исчезала — цезари продолжают править нами, только теперь их зовут Канцлер Германии. Не важно. Не будем углубляться в эту конспирологию — просто скажу, что есть такое направление мысли). Так вот, верхний этаж — это вот эти самые союзы.

— Второй этаж — это города и городские агломерации. Поскольку производства в широком смысле, не промышленные, а производства ВВП, производства товаров и идей, вообще экономическая мощь сосредотачивается именно в них т.е. города и окружающие их территории. Вы наверное видели эти замечательные карты, на которых показано какие страны мира сравняются в уровне производства с Калифорнией (в объёме ВВП) (там, по-моему, только Германия и Франция во всей Европе могут с Калифорнией как-то сравниться). Вот это собственно, грубо говоря Лос Анжелес и Silicon Valley (Силиконовая долина) и окружающие их территории — вот они будут, возможно, новыми административными единицами. Города и союзы городов — старая добрая Ганза, Ганзейский союз городов, он же Вели́кий Шёлковый путь, который сейчас пытается строить Китай (хотя они то как раз хотят сохранить очень сильно своё государственное единство).

Национальное государство, находящееся между вот этими двумя этажами, в общем, как-то в этой схеме более-менее проваливается и усыхает. Хотя, если государство будет плательщиком этого самого базового дохода, то тут мы можем столкнуться с противоположным явлением — с некоторым наоборот новым социализмом. На самом деле, мы то с вами знаем, что такое патерналистское государство, которое содержит псевдозанятых псевдоработников — бюджетников, охранников, госслужащих, которым оно платит что-то — на самом деле тот же самый гарантированный доход в обмен на их лояльность. Это не очень хорошая политическая схема.

Посмотрим, как человечество будет справляться с этими проблемами. Пока я вижу, что то что называют кризисом демократии на самом деле это переход демократии на новый уровень, это очевидная демократизация, расширение участия. Наши с вами, так называемые, неожиданные результаты выборов в первом мире объясняются во многом тем, что на выборы пришли те люди, которые раньше туда не ходили. Если де-юре имущественные цензы и вообще цензы избирательные отменены, де-факто, конечно же, они существовали — на выборы приходили те, у кого был ресурс, интерес, возможность вообще понять что происходит. Всеобщая информатизация — наличие у всех телефонов с доступом в интернет, привело в политическое пространство тех людей, которых там раньше не было. В целом уровень образованности и благосостояния общества в первом мире выше стал и люди требуют новых форм, новых степеней участия. Пока, учитывая какие радикальные перемены на самом деле происходят с обществами, я бы назвала это триумфом демократического механизма, что он в состоянии абсорбировать эти шоки и придавать им совершенно невинную форму голосования за страшных популистов, вот этих вот жутких националистов. Боже мой, были выборы из двух кандидатов — один из них победил — это просто шок! Шок видео, как же так? После этого удивительно победивший кандидат пишет много странных твитов, а жизнь как продолжалась, так и продолжается. Ещё раз повторю — на предыдущих исторических этапах такого рода изменения сопровождались массовыми войнами. Если мы с вами этого избежим и вместо этого у нас будут неожиданные результаты референдумов (ах ты Боже мой) и какие-то там партии, которые раньше считались маргиналами теперь сидят в парламенте (какой кошмар! давайте все ужаснёмся), то это действительно можно назвать триумфом демократии. 

Пока демократические механизмы демонстрируют высокую стойкость, высокую выживаемость — что ещё важнее, поскольку нам важнее не то, как демократический механизм себя чувствует, а как себя чувствуют социумы — они очень сильно помогают сохранению гражданского мира, давая легальное мирное и ненасильственное выражение тому совершенно реальному недовольству, которое испытывают люди в эпоху больших перемен. Хочется не оказаться в той территории, на которой люди точно так же испытывают на себе давление неизбежного будущего, но не имеют возможности как-то мирно выразить себя.

Ещё раз хочу повторить свою основную мысль — каково бы ни было это новое будущее, очень похоже, что в нём отставание политическое рискованнее и страшнее, чем технологическое отставание. Технологии приходят легко и быстро. В африканских странах, в которых не было проводного телефона, замечательно появились мобильные телефоны и распространились точно так же, как и везде. Робота нового вам привезут — можно не опасаться, что вы его сами тут не смастерили. А вот прав вам не завезут, пока вы сами их себе не обретёте. Соответственно в условиях отсутствия прав, робот не порадует вас. Как сказано в одном рассказе О. Генри «у тебя дома будет музыка, но ты её не услышишь». Соответственно никакой прогресс не принесёт пользу тому, у кого нет гражданских и политических прав.

Этим небольшим предостережением я бы хотела завершить монологическую часть нашего вечера. Спасибо.